– Родственная опека падает на людей, условно говоря, без их свободного выбора, без их вдумчивых рассуждений и раздумий. В семье что-то случилось, и приходится брать ребенка-родственника. Часто сама принимающая семья очень травмирована: вдруг что-то случилось с родителями этого ребенка, и нужно с этим справляться. Получается, что ресурса на самого ребёнка не хватает.

Очень часто под родственную опеку внуков берут бабушки, которые, получается, сами потеряли своего ребенка (отца или мать их внука): из-за болезни, из-за аварии, из-за алкоголизма, из-за психического заболевания.

Когда ребенок достигает подросткового возраста, они просто перестают справляться. Накапливаются неразрешённые конфликты. Помощи родственникам-опекунам практически нет никакой, сопровождения никакого.

Такая форма семейного устройства, как опека, вообще традиционно не попадает в поле внимания тех, кто отвечает за сопровождение семьи. Считается, хорошо, что ребенок остался в семье, а раз так, то родственники уже точно справятся сами. Но не все всегда получается так. Поскольку, повторяю, сами семьи травмированы, потому что ведь не от хорошей жизни они оформили родственную опеку.

Иногда получается, что все службы сконцентрированы на том, чтобы устроить к ним ребенка, а каково их психологическое состояние – никого не волнует, никто даже не спросит этих бабушек, дедушек: «Как пережили трагедию, что произошло с вашим сыном или с вашей дочерью?»

– Что касается других форм семейного устройства?

– Здесь возвратов меньше. Особенно минимальны они при усыновлении.

Почему все-таки происходят возвраты? Причины здесь бывают разные. В целом – люди не справляются с ситуацией. На самом деле, никто же не берет ребёнка из учреждения, чтобы однажды вернуть его обратно. Уже потом люди понимают, что не справляются, не хватает ресурсов.

Случается, в семье происходят какие-то непростые, трудно переживаемые события, от которых никто не застрахован. Например, брали ребёнка в полную семью с нормальным уровнем дохода. Потом кто-то из близких заболел, умер, супруги развелись, или произошло еще что-то – и всё, не хватает ресурсов.

– Почему именно среди усыновителей минимальный процент возвратов?

– Все-таки когда люди выбирают такую форму семейного устройства, как усыновление, это значит, что у них уже в самом начале высокий процент решимости. Поскольку в каком-то смысле идет предварительный отбор. Ведь можно не усыновлять через суд, а поступить проще – лишь взять ребёнка под опеку, например. Поэтому те, кто настойчиво усыновляет, – настроены решительно.

Еще такой момент, что усыновляют обычно маленьких детей. И, соответственно, когда дети в семье с самого раннего возраста, потом реже возникают какие-то непреодолимые сложности.

В приёмную же семью берут и подростков, с ними могут начаться проблемы, которые непросто преодолеть.

– Можно ли как-то заранее обезопасить себя и ребенка от возврата?

– Гарантировано на сто процентов никогда нельзя ни от чего никого обезопасить. Можно максимально подготовиться. Пройти хорошую школу приемных родителей. Максимально оценить, просчитать ресурсы своей семьи, свои возможности.

При этом, как бы ни были подготовлены приёмные родители, мысли о возврате возникают у многих. Это нормально и обычно происходит в первые месяцы пребывания ребёнка в семье, когда родители не привыкли к новой ситуации, им тяжело, вдруг кажется непонятным, зачем они в ввязались в эту историю. При этом единицы переходят от мыслей к действию.

Так что говорить нужно скорее не о том, как предотвратить отказы в принципе, а о том, что делать, если такие мысли у родителей возникают. В этом случае приёмным родителям нужно не ругать себя и терпеть, а искать помощи, обращаться за ней к специалистам.

– Как понять, что родители всё-таки не справляются, что ситуация действительно критическая, что уже бессмысленно бороться?

– К сожалению, со стороны это никогда не скажешь. Сама семья решает, оценивает запас собственных сил. Бывает, что семья сдается слишком рано, хотя там можно было еще постараться. А бывает, что ничего уже сделать нельзя, и самой семье нужна какая-то помощь, поддержка, реабилитация, чтобы восстановиться после случившегося. Может же быть такое, что ребенок не прижился и сам захотел уйти. Случается, помощь специалистов нужна ребенку.

То есть это тяжелая ситуация для всех участников процесса. И неправильно с ней оставаться один на один.

– То есть отказы – не обязательно инициатива приёмных родителей?

– Конечно. Ситуации складываются по-разному. Бывает, что ребенок настолько травмирован по линии привязанности, что ему сложно создать новую.

А бывает, что дети (я знаю много примеров), которые в такой ситуации ушли, потом поддерживали отношения с теми людьми, которые пытались стать им приёмными родителями. Общаться с этими людьми как с хорошими знакомыми им оказалось проще, чем воспринимать их в качестве родителей.

То есть, нужно смотреть на особенности внутри каждой ситуации, которая по-своему сложна.

Поэтому так необходимо, чтобы были службы сопровождения, чтобы люди обращались за помощью в любом случае.

– Грамотное сопровождение семей, которые взяли ребёнка – необходимо. Но специалистов не хватает, особенно если речь не о больших городах. Как быть людям, которые живут в маленьких городках, посёлках, где непросто найти профессионала в области поддержки семейного устройства?

– Все равно следует изыскивать какой-то ресурс поддержки. Это могут быть пусть даже знакомые, которые способны выслушать, эмоционально поддержать. Нужно искать интернет-ресурсы, где можно спросить совета, пожаловаться, попросить поддержки. То есть все равно нужно ее искать, любыми способами. Ведь иногда становится легче, если ты просто выговоришься, если кто-то тебя выслушает и скажет: «Да, тяжело тебе». И порой уже этого хватает, чтобы справляться дальше.

– Как рассчитать свои силы тому, кто берёт в свою семью ребенка-инвалида? Ведь бывает, что болезнь развивается так, что приёмные родители, уже не один год воспитывавшие ребёнка в семье, дома справиться не в состоянии и отдают его вновь в учреждение.

– Рассчитать на сто процентов ничего нельзя, это я уже говорила. Всё будет развиваться непредсказуемо. Понятно, что нужно всё узнать о конкретном заболевании, расспросить, как оно может развиваться, какие существуют перспективы, взвесить ресурсы своей семьи. Но соломку-то гарантировано никто не подстелет.

– А что делать, если уже позднее всплыл диагноз, о котором в учреждении не сказали?

– То, что делают с любым диагнозом: идти к врачам, искать помощи, разбираться. А дальше – по ситуации. И снова я скажу о том, что необходима индивидуальная поддержка, в том числе семьям с детьми-инвалидами. Потому что общего универсального ответа нет, есть индивидуальные случаи конкретной семьи, которые нужно решать.

– Существуют ли возвраты в других странах?

– Возвраты есть везде и везде их число невелико – и в мире, и в России. Конечно, правильно, воспринимается как норма, что если человек взял ребенка, взял на себя за него ответственность, то не должен его возвращать из-за того, что стало трудно, что ребёнок не понравился, что он разочарован тем, что родительство оказалось не таким счастливым, как представлялось. Это все правильно, конечно. Но при этом надо понимать, что невозможно довести число возвратов до нуля. Это все равно когда-то будет происходить.

– Если люди вернули ребёнка в учреждение, у них больше нет шанса вновь стать приёмными родителями?

– Бывает по-разному. Многое тут зависит от того, как происходил процесс возвращения ребёнка в учреждение, как они расстались с ним. Это очень важно – правильно расстаться ребенком, чтобы не вешать на него вину за случившееся, не сваливать ответственность, принять решение, готовы ли они дальше общаться, даже если ребёнок не будет с ними жить, или не готовы? Важно по-человечески объяснить ему всё происходящее, не обманывая и не обвиняя.

Теоретически, по закону, если люди не справились и вернули ребёнка сами, они вновь не могут стать приёмными родителями. Но в реальности бывает по-разному.

Я знаю немало семей, которые, так сказать, справились со второго захода. Но, надо сказать, что у них у всех случаи возврата были очень непростыми для них, они очень старались избежать их. Делали для ребенка все, что можно, чтобы как-то облегчить ситуацию, чтобы он не чувствовал себя виноватым после возврата.

Для меня принципиально важен именно этот вопрос. Даже не сам факт, вернули или нет, а как вели себя в этой ситуации. Потому что бывает, что сами дети не приживаются в семье по разным причинам. Не удержишь же ребёнка насильно?

– К вам за консультациями часто приходят люди, которые боятся, что могут отказаться от ребенка?

– Конечно, я работаю на кризисном консультировании. В некоторых случаях людям потом удаётся справиться с ситуацией, в некоторых – уже нет. Тут важно, на какой стадии пришёл человек. Если тогда, когда есть силы что-то делать, то ребёнок чаще остаётся в семье, сложности преодолеваются. А кто-то приходит уже тогда, когда полностью выгорел и уже не способен ни на что.

– Как вы думаете, почему в СМИ часто появляется информация, что у нас в России большое число возвратов, что возвращают усыновленных детей? Ведь реальности это не соответствует?

– Потому что журналисты не вникают в тему, не могут разобраться, что, например, если ребёнка из-под опеки усыновили, то документально фиксируется отмена опеки. То есть по бумагам – «отказ». Таких «мелочей» множество.

Журналисты, чиновники говорят странные вещи. Валентина Петренко, представитель комитета Совета Федерации по социальной политике сообщила, что две трети усыновлённых детей у нас возвращают. Где она взяла эти данные – загадка.

Вот от общей некомпетентности, нежелания разобраться и получается картина, не соответствующая реальности.

Интервью Оксаны Головко

Источник: Pravmir.ru